Стивен Кинг - Туман [= Мгла; Твари / The Mist]
Деньги бы нам не помешали. В тот год мы как раз сделали пристройку к дому и купили «Скаут» с четырехколесным приводом, но я просто не мог ее продать. Не мог, потому что чувствовал, что это самая лучшая из всех написанных мною картин, и я хотел иметь возможность смотреть на нее после того, как кто-нибудь, не осознавая своей жестокости, спрашивал, когда же я наконец сделаю что-нибудь серьезное.
Но однажды прошлой осенью я показал картину Олли Виксу, и он попросил разрешения сфотографировать ее и использовать для рекламы. Это был конец моей собственной искаженной перспективы. Олли безошибочно распознал, чего стоит моя картина, и, сделав это, заставил признать и меня. Прекрасный образец легковесной коммерческой живописи. Не больше. И слава богу, не меньше.
Я разрешил ему, а потом позвонил этому предпринимателю домой в Сан-Луис-Обиспо и сказал, что он может купить картину за две с половиной тысячи, если он еще хочет. Он хотел, и я отправил ее на побережье почтой. После этого голос разочарованных ожиданий, тот самый голос обманутого ребенка, которого никак не устраивало умеренное определение «хороший», замолчал. И за исключением нескольких раскатов — что-то вроде звуков, издаваемых невидимыми существами в туманной ночи — он с тех пор по большей части молчит. Может быть, вы скажете мне, почему молчание этого требовательного детского голоса так похоже на смерть?
Около четырех Билли проснулся, по крайней мере частично, и огляделся вокруг сонными непонимающими глазами.
— Мы еще здесь?
— Да, родной, — сказал я. — Еще здесь.
Он заплакал слабо, беспомощно, и это было ужасно. Аманда проснулась и поглядела на нас.
— Эй, малыш, — сказала она, мягко обнимая Билли. — Придет утро, и все будет гораздо лучше.
— Нет, — заупрямился Билли. — Не будет. Не будет. Не будет.
— Тш-ш-ш, — сказала она, глядя на меня поверх его головы. — Тш-ш-ш, тебе давно пора спать.
— Я хочу к маме!
— Я знаю, малыш, — сказала Аманда. — Конечно.
Прикорнув к ней, Билли повертелся немного и лег так, чтобы ему было меня видно. Какое-то время он смотрел на меня, потом снова уснул.
— Спасибо, — сказал я. — Может быть, вы были ему нужны.
— Он меня даже не знает.
— Это не важно.
— А что, вы думаете, будет дальше? — спросила она, не сводя с меня твердого взгляда своих зеленых глаз. — Что вы действительно думаете?
— Спросите меня утром.
— Я спрашиваю сейчас.
Я уже собрался было ответить, но тут из темноты, словно нечто из рассказа с ужасами, материализовался Олли Викс. В руках он держал направленный в потолок фонарь с обернутой вокруг отражателя женской кофточкой, и приглушенный свет отбрасывал на его лице странные тени.
— Дэвид, — прошептал он.
Аманда взглянула на него, сначала встревоженно, потом снова испуганно.
— Что такое, Олли? — спросил я.
— Дэвид, — прошептал он и добавил. — Пойдем. Пожалуйста.
— Я не хочу оставлять Билли. Он только что уснул.
— Я побуду с ним, — сказала Аманда. — Вы идите. — Потом добавила чуть тише. — Боже, это никогда не кончится.
8. Что случилось с солдатами. Вместе с Амандой. Разговор с Деном Миллером
Я пошел вслед за Олли. Он направлялся к складскому помещению и, проходя мимо пивного охладителя, схватил банку пива.
— Олли, что случилось?
— Я хочу, чтобы ты сам увидел.
Мы прошли за двойные двери, и створки закрылись за нами, чуть всколыхнув воздух. Здесь было холодно. Место это совсем не нравилось мне после того, что случилось с Нормом. Кроме того я вспомнил, что где-то здесь все еще валяется отрубленный кусок щупальца.
Олли убрал закрывающую отражатель кофточку и направил луч фонарика вверх. В первый момент мне показалось, что кто-то подвесил на обогревательную трубу под потолком два манекена. Что они висят на тонких струнах… Знаете, детские шуточки в канун дня всех святых?..
Затем я увидел ноги, болтающиеся в семи дюймах от бетонного пола, и две кучи разбросанных картонных коробок. Я взглянул вверх, и в горле у меня начал подниматься крик, потому что там были лица, но не манекенов. Обе головы свернулись набок, словно их хозяева смеялись над какой-то жутко забавной шуткой, так смеялись, что лица аж посинели.
Тени. Длинные тени на стене позади них. Высунутые языки.
Оба были в военной форме. Те самые молодые солдаты, которых я заметил еще вначале, но потом потерял из вида в сутолоке событий. Солдаты из…
Крик. Я ощущал, как он поднимается у меня в горле, словно стон полицейской сирены, но тут Олли схватил меня за руку над локтем.
— Не кричи, Дэвид. Кроме нас с тобой никто еще не знает. И лучше будет, если так и останется.
Как-то я справился с собой и проговорил:
— Это солдаты…
— Из «Проекта „Стрела“», — сказал Олли. — Точно.
Что-то холодное ткнулось мне в руку. Банка пива…
— На, выпей. Полегчает.
Я осушил ее за один раз, и Олли начал рассказывать.
— Я пришел посмотреть, нет ли здесь еще баллонов для гриля мистера Маквея. И увидел их. Как я понимаю, они сначала сделали петли, а потом забрались на сложенные одна на другую картонные коробки. Должно быть связали друг другу руки… Ну, знаешь, чтобы были за спиной. Затем, я думаю, сунули головы в петли, затянули, дергая ими из стороны в сторону. Возможно, один из них сосчитал до трех, и они вместе прыгнули. Не знаю…
— Такого не может быть, — сказал я, чувствуя, как пересохло у меня во рту. Но руки у них действительно были связаны. Я не мог оторвать взгляда от их рук.
— Может. Если они сильно хотели, Дэвид, то может.
— Но почему?
— Я думаю, ты знаешь, почему. Конечно, летние туристы вроде этого парня, Миллера, не поймут, но здесь есть и местные, которые вполне могут догадаться.
— «Проект „Стрела“»?
— Я целыми днями стою у касс, — сказал Олли, — и многое слышу. Всю весну до меня доходили разные слухи про эту чертову «Стрелу», но ни одного хорошего. Черный лед на озере…
Я вспомнил, как Билл Джости наклонился к окну моей машины, дохнув мне в лицо теплым алкогольным перегаром… Не просто атомы, а другие атомы. А теперь эти тела, свисающие с трубы под потолком. Склоненные набок головы…
С ужасом я начал осознавать, что где-то во мне открываются новые двери восприятия. Только новые ли? Скорее старые. Двери восприятия ребенка, еще не научившегося защищать себя тоннельным зрением, которое не позволяет видеть девяносто процентов окружающего. Дети видят все, на что падает их взгляд, и слышат все, что находится в пределах слышимости. Но если жизнь это рост сознания, тогда она еще и сужение восприятия.
